Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]
«Ты никогда не узнаешь, что это такое». Конечно, он никогда не узнает. Под гнетом слабости в нем постепенно росла волна гнева. Ему снился сон — это было ответом на все, на невозможные ожидания Страны по отношению к нему, равно как и на бессилие самой Страны. Он понимал разницу между реальностью и сном; он был в здравом уме.
Он был прокаженным.
И все-таки духи были так прекрасны. Они были убиты…
Я прокаженный…
Дрожа, он начал осматривать себя.
«Проклятье, — думал он, — что общего может быть у меня с духами, с дикой магией и с этим чертовым Береком Полуруким? — На нем, казалось, не было повреждений — никаких царапин и ссадин, одежда измята, но не порвана, однако конец посоха Хайербренда почернел от испытанной им силы юр-вайлов. — Черта с два! Им не удастся проделать это со мной».
Обуреваемый злобой на собственную усталость, он тащился рядом с Этьеран. Она не смотрела на него и, казалось, вообще не замечала его присутствия; и он в течение всего дня не тревожил ее, словно опасаясь, что не сможет ответить, если даст повод обвинить себя. Но когда они остановились вечером на ночлег, холодная ночь и хрупкие звезды заставили его пожалеть об утрате одеял и гравия. Чтобы отвлечься от неприятного дискомфорта, он возобновил полузабытые попытки узнать побольше о Стране. Он робко попросил:
— Расскажите мне об этом… О том, кто нас спас. Там, во время празднования…
Этьеран долго молчала, затем ответила:
— Завтра.
Ее голос не выражал ничего, кроме апатии.
— Оставьте меня в покое. Хотя бы до завтра.
Кавинант кивнул ей в темноте, казавшейся густой от холодных бьющихся крыльев, но на это он мог дать лучший ответ, нежели на тон Этьеран. Долгое время его бил озноб, словно он готовился с негодованием встретить любой сон, причиняющий страдания несчастному человечеству, и наконец он впал в какое-то судорожное забытье.
На следующий день, девятый после выхода из Парящего Вудхельвена, Этьеран рассказала Кавинанту об Освобожденном. Голос ее был ровным, как рассыпавшаяся скала, словно она достигла такого состояния, когда все, что говорила, разоблачая себя, уже ничего более для нее не значило.
— Среди студентов Лосраата есть такие, — сказала она, — которые обнаружили, что не могут работать на благо Страны или учения Старых Лордов в обществе своих коллег-Лордов или Ловарденов, последователей Меча или Посоха. Они обладают особым даром видеть, который вынуждает их действовать в одиночку. Но их приверженность к одиночеству не отделяет их от людей. Они проходят Ритуал Освобождения и освобождаются от общих обязанностей для того, чтобы с благословения Лордов искать свое собственное учение, пользуясь уважением всех, кто любит Страну. Еще давным-давно Лордам стало понятно, что желание уединения — это не всегда и не обязательно эгоистичное желание, если только оно не выражается теми, кто в действительности ему подвержен.
Многие из Освобожденных больше никогда не вернулись к людям и пропали без вести. А вокруг тех, кто не пропал полностью, стали складываться легенды; про некоторых говорят, будто им известны секреты снов, про других — будто они пользуются какими-то таинственными средствами для лечения людей, про третьих — будто они дружат с животными, умеют говорить на их языке и могут призвать их на помощь, если в этом возникнет большая необходимость.
— Именно один из таких и спас нас… — Ее голос на мгновение перехватило. — Исследователь духов и друг маленьких обитателей леса. Он знал больше из Семи Слов, чем когда-либо слышали мои уши. — Она тихо вздохнула. — Могучий человек, и так погибнуть… Он освободил духов и спас нам жизнь. Если бы только я стоила этого! Именем Семи! Никакое зло прежде не смело покушаться на духов Анделейна. Даже сам Серый Убийца никогда не отваживался… И говорят, что Ритуал Осквернения — и тот не в силах нанести им вред. Теперь сердце мое обливается кровью при мысли о том, что они никогда больше не будут танцевать.
После долгой тяжелой паузы она продолжала:
— Все равно. Все кончается когда-нибудь извращением или смертью. Печаль не расстается с теми, кто имеет надежду. Но этот Освобожденный отдал свою жизнь за то, чтобы ты, твое послание и твое кольцо могли достичь Лордов. И мы сделаем это, чтобы подобная жертва не оказалась напрасной.
На мгновение она вновь умолкла, и Кавинант спросил себя:
— Так ли это? Для того ли предназначена жизнь? Чтобы защищать других от смерти?
И ничего не ответил, и вскоре мысли Этьеран вновь вернулись к предмету их разговора.
— Однако об Освобожденных… Некоторые из них ведают снами, другие лечат, третьи посвящают себя животным, есть такие, кто исследует землю в надежде раскрыть секреты Пещерных Существ, другие изучают законы Демонмглы, стремятся узнать, какие знания позволили ему делать свои пророчества. Однажды я даже краем уха слышала, будто некоторые Освобожденные исследуют легенду о Сиройде Вайлвуде из Гарротинг Дип и становятся лесничими. Но это опасная идея, даже если передавать ее в вполголоса.
Прежде я ни разу не видела никого из Освобожденных. Но я слышала гимн, исполняемый во время Освобождения.
Ровным голосом она начала читать:
Свободный
Освобожденный,
Получивший право Свободы, —
Да приснится тебе,
Что все приснившееся сбудется;
Крепко закрой глаза,
Не открывай их, пока не станешь видеть,
И молча пой напев пророчества,
И будь
Освобожденным,
Получившим право Свободы.
Там есть и другие слова, но сейчас слабость не позволяет мне вспомнить их, и, может быть, я вообще никогда больше не спою ни одной песни.
Она плотно закуталась в накидку, словно защищаясь от холодного ветра, и в течение всего оставшегося дня не проронила более ни слова.
Этой ночью, когда они остановились на ночлег, Кавинант снова не мог уснуть. Вопреки собственному желанию он лежал и смотрел в небо, выискивая тонкий серпик новой луны. Когда тот наконец поднялся над горами, Кавинант с ужасом увидел, что цвет его из серебристо-белого превратился в красный — цвет крови похожих на озера лавы глаз Друла.
Он придал горам оттенок зла, окрасил ночь в какой-то темно-малиновый цвет, словно кровавый пот струился с кустов, деревьев, травы и горных склонов, словно весь Анделейн подвергался пытке, словно его терзала какая-то мука. Под этим светом оскверненная земля начала мерцать, будто вздрагивала.
Кавинант смотрел на все это, не в силах закрыть глаза. Хотя сейчас как никогда ему необходимо было чье-то общество, он сжал зубы, преодолевая желание разбудить Этьеран. Одинокий и дрожащий, с зажатым в потной руке посохом, он сидел до самого захода луны, потом полууснул-полуоцепенел до наступления рассвета.
